Дебора СМИТ
ГОЛУБАЯ ИВА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Нежно глаза на меня посмотрели,
Ее руки протянулись ко мне,
В прекрасных снах я все еще вижу
Дорогу, ведущую обратно к тебе.[1]
Глава 1
Атланта, 1993 год
Деньги, власть, уважение — все то, что Артемас Коулбрук приумножил за тридцать восемь лет жизни, не сделало его счастливым, потому что его заветное желание так никогда и не исполнится.
Родословная бедного английского гончара насчитывала более ста пятидесяти лет стремлений, триумфов и позоров. Удача то покидала, то возвращалась к Коулбрукам. Она пришла с горстью чистой белой глины в горах штата Джорджия; и сегодня, спустя шесть поколений, семья Коулбруков достигла вершины в сверкающем великолепии неоготики новых центров «Коулбрук интернэшнл» в богатых предместьях Атланты.
Артемас Коулбрук, наследник прекрасной коллекции фарфора и хозяин процветающей керамической империи, обладал приятной внешностью: крупные правильные черты лица, густые черные волосы, такие же брови. Большие серые глаза так и лучились природной добротой, вместе с тем ум и твердость характера придавали облику мужчины некоторую суровость. Элегантный черный костюм только подчеркивал его атлетическое телосложение. С балкона атриума он внимательно наблюдал за происходящим.
Внутренний дворик «Коулбрук Интернэшнл» был шедевром архитектуры. Необычайной формы змеевидный мост, соединяя балконы нижнего яруса, казалось, прямо-таки плыл по воздуху. На мосту толпились мужчины в смокингах и женщины в роскошных вечерних туалетах. Артемас невидящим взглядом смотрел на многочисленных гостей, на слуг в ливреях, разносивших шампанское и закуску на серебряных подносах, на оркестр, исполнявший Моцарта, на сад в центральной части вестибюля. Он видел лишь величественную голубовато-зеленую иву, возвышавшуюся над этой суетой, и крепко сжимал балконные перила. Salix cyanus «MacKenzieii» [2]. Голубая ива. Мутант. Ботаническая загадка. Чудо. Одно из любимых деревьев Лили.
Он ждал Лили. И то ли от нетерпения, то ли от какого-то, непонятного предчувствия Артемас тревожился все сильнее и сильнее. Лили, гордо тряхнув тяжелой копной рыжих волос, появилась из-под изящно раскинутых ветвей. Она смеялась. Высокая, стройная, она эффектно выделялась на фоне низкорослой зелени в обычном черном платье, цепляясь за ветки, раздвигая листву. Волевое энергичное лицо приковывало к себе взгляды мужчин. Лили держала на руках рыжеволосого смеющегося крепыша, привлекая внимание сверкающим бриллиантовым браслетом и грациозными естественными движениями. Гости, гулявшие в саду за мраморным бордюром, невольно улыбались.
Лили всегда плевала на приличия.
Артемас мучился от отчаяния — ведь после сегодняшней церемонии открытия исчезнет повод удерживать ее рядом, поддерживать даже самую невинную связь.
Лили не принадлежала к многочисленной семье Коулбруков, прогуливающихся на мосту и в вестибюле. Теперь, когда сад, который она спроектировала, зажил своей жизнью, она больше не работала у него. Лили никогда не заискивала ни перед политическими и деловыми лидерами, ни перед президентами компаний, принадлежавших «Коулбрук интернэшнл», ни даже перед собственным мужем и его партнерами, архитекторами, которые спроектировали это здание.
Независимая Лили Маккензи-Портер. Ее сын не был его сыном. В ее жизни не было места для него. Она была женой другого мужчины.
Но она принадлежала Артемасу с того самого дня, как появилась на свет.
— Помоги! Скорей! Расстегни молнию, — переминаясь с ноги на ногу, лепетал малыш.
— Не спешите, мистер, не то искалечите себя, и нам придется называть вас Стефани, а не Стивеном.
Стоя на коленях в пенообразной лужице, с сожалением растоптав плоды своего шестилетнего труда, Лили в конце концов застегнула сыну молнию и одернула детский смокинг.
— Здесь туалетов больше, чем на стадионе в Атланте. В следующий раз скажи мне заранее, чтобы я успела вовремя отвести тебя. Договорились?
— Ладно. Я просто хотел послушать, что скажет папа.
— Папа, наверное, взойдет на мост и поблагодарит всех за то, что эта чертова штука наконец-то построена, — Здорово! Это все папа, Фрэнк, мистер Гранд и ты.
— Я сделала только сад.
— А мне сад нравится больше всего.
— Видимо, потому, что в твоих жилах течет кровь фермера. — Лили пригладила его непокорные рыжие вихры. — Пожалуйста, поаккуратнее, — прошептала она, улыбнувшись. — А то папа тебя не узнает.
Она присела на мраморный бордюр, чтобы надеть черные туфли на высоком каблуке. На лбу ее выступила испарина.
Интересно, наблюдает ли за ними Артемас. Слава Богу, это последний вечер, и теперь наконец она избавится от воспоминаний и от неизбывного чувства вины.
При встречах — а за последние несколько лет их можно было пересчитать по пальцам — он держался чрезвычайно вежливо, скорее даже сдержанно. Казалось, он забыл их прошлое, ни одного унижающего ее слова, ни одного намека на то, что, заказывая этот проект фирме Ричарда, он отдает ей старый долг чести.
Артемас ни единым словом не упрекнул ее, узнав, что она собирается выйти замуж. Она стоически переносила все эти муки и всеми силами старалась сохранить верность Ричарду.
— Куда вы запропастились? — Ричард отделился от толпы и обнял сына.
Лили поглядела на раскрасневшееся лицо мужа. Большой и коренастый, словно профессиональный регбист, он всем своим обликом опровергал характер ласкового, покладистого увальня, и ей стоило немалого труда растормошить его, дабы услышать ворчание. Но она любила мужа.
Каштановые волосы упали ему на лоб, и она нисколько не сомневалась, что сейчас он откинет их безвольным жестом. Белый воротничок рубашки с криво повязанной черной бабочкой, казалось, впился в его красную потную шею. Ричард обычно ходил в грязных стоптанных ботинках, фланелевой рубашке с калькулятором в кармане и линялых джинсах, сунув рулон чертежей под мышку. В смокинге он всегда чувствовал себя неловко.
Сегодня вечером Ричард здорово смахивал на воздушный шар, который может лопнуть в любую минуту. Лили, нежно потрепав его по щеке, едва сдерживалась, чтобы не пригладить его волосы.
— Дыши глубже, милый. Вы с Фрэнком прошли сквозь ад, чтобы придумать и реально сотворить это чудо. Наслаждайся же в полной мере, помни о награде американского института архитектуры…
— Стараюсь. — Он коснулся губами бриллиантовой серьги в ее ухе и прошептал: — Вся беда в том, что Джулия Коулбрук каждую минуту в течение последних трех лет произносит напыщенные и бессвязные речи. Сегодня вечером мы окончательно пошлем род Коулбруков ко всем чертям. Впрочем, я не удивлюсь, если Джулия захочет пройтись по мужским комнатам и отметить, что писсуары находятся на дюйм выше, чем, по ее мнению, следует.
Лили прекрасно знала Коулбруков, могучий клан из шести семей. Они были бесконечно преданы друг другу, в особенности старшему, Артемасу. Несмотря на свои известность и богатство, они вели замкнутый образ жизни, каждый из них целиком и полностью отдавался семейному бизнесу. Вместе они владели громадным капиталом, вместе дружно спасали обанкротившуюся компанию по производству фарфора, оберегая честь семьи.
Если же Артемас поручал какой-либо проект кому-то из них конкретно, то все остальные члены семьи воспринимали сие слишком ревностно. Вот и страдала Джулия Коулбрук, досаждая Ричарду до последнего момента.
Лили уступила-таки своему желанию и, пригладив волосы Ричарда, с усмешкой заметила:
— Джулия Коулбрук просто боится разбить свои шары, садясь на корточки.
