Опять подошла официантка, и мы заказали ужин.
Я неплохо проводил время, поглощая фирменное блюдо "У Розалии" – суп-пюре из моркови, когда Рейчел Уоллес сказала:
– Джон рассказал мне, что вы были боксером-профессионалом.
Я кивнул, уже чувствуя, к чему идет дело.
– И еще вы воевали в Корее? Я снова кивнул.
– И были полицейским? Еще один кивок.
– А теперь занимаетесь вот этим.
Для данного утверждения кивок не требовался.
– Почему вы покинули бокс?
– Я достиг своего предела.
– Разве вы не были хорошим бойцом?
– Я был хорошим, но не великим. А быть просто хорошим бойцом – это не жизнь. Только великие ведут достойную жизнь. Да и нечистое это дело к тому же.
– Вы не устали от насилия?
– Ринг – это нечто другое, – ответил я.
– И вы всегда готовы избить человека до крови?
– Он сам на это соглашается. Между прочим, перчатки проложены мягким. Без насилия тут не обходится, но если это и насилие, то оно контролируется, регулируется и определяется правилами. Я никогда никого серьезно не травмировал, и меня тоже никогда серьезно не травмировали.
– Ваш нос явно был сломан.
– Много раз, – сказал я. – Но это, скорее, мелочь. Больно, но несерьезно.
– И вам доводилось убивать людей. – Да.
– И не только в армии?
– Не только.
– Каким же должен быть человек, чтобы так просто взять и убить? – спросила она.
Сьюзен пристально разглядывала убранство зала.
– Какой замечательный старый холодильник, – произнесла она. – Только посмотрите на латунные петли.
– Не переводите разговор на другую тему, – потребовала Рейчел Уоллес. – Пусть он ответит.
По-моему, она говорила несколько резковато. Но если и есть на земле что-то несомненное, так это то, что Сьюзен может постоять за себя. Ее трудно одолеть.
– Сейчас, – сказала она, – я забочусь не о нем, а о себе. Вы не представляете, сколько раз я слышала подобные разговоры.
– Вы имеете в виду, что мы вам надоели?
– Слегка, – улыбнулась Сьюзен.
– Я неудобна множеству людей, – сказала Рейчел. – И я не против. Я умышленно становлюсь надоедливой, чтобы узнать то, что я хочу узнать.
Официантка принесла мне телятину "Джорджо". Я съел кусочек.
– Что именно вы хотите узнать?
– Почему вы впутываетесь в дела, связанные с насилием и опасностью?
Я отхлебнул сразу полстакана пива и съел еще кусок телятины.
– Ну, – протянул я, – насилие – это что-то вроде побочного эффекта, как мне кажется. Я всегда хотел жить по своим собственным правилам. И всегда пытался делать то, что могу. Естественно, я выбрал такую работу, которую умею выполнять.
– Ответ меня не удовлетворяет, – заявила Рейчел.
– И не надо. Он удовлетворяет меня.
– Он никогда этого не скажет, – проговорила Сьюзен, – и, может быть, не признается даже себе самому, но он хотел бы быть сэром Гавейном[6]. Он родился на пятьсот лет позже, чем следовало. Поняв это, вы узнаете большую часть ответа на свой вопрос.
– На шестьсот лет, – поправил я.
5
Когда мы благополучно закончили ужин, Сьюзен спросила Рейчел о ее книгах и работе, и та отстала от меня – ради более интересной темы. Сьюзен это хорошо удается. После ужина мне пришлось отвезти Рейчел обратно в "Ритц". Я попрощался со Сьюзен у автостоянки на берегу за рестораном, где мы припарковались.
– Будь с ней поприветливей, – мягко сказала Сьюзен. – Она до смерти напугана и из-за своих страхов чувствует себя крайне неуютно.
– А я разве ругаю ее? – удивился я. – Пусть себе боится.
С переднего сиденья моей машины Рейчел сказала:
– Спенсер, мне надо работать.
– Господи Иисусе! – вздохнул я.
– Она напугана, – продолжила Сьюзен, – и поэтому сволочится. Подумай, как бы ты себя чувствовал, если бы она была твоей единственной защитой.
Я шлепнул Сьюзен по попке – решил, что поцелуй будет излишним, – и открыл перед ней дверцу, чтобы она влезла в свою "Эм-Джи". Я был в восторге: она избавилась от своей "новы" и купила не "шевроле", а спортивную машину.
Прежде чем уехать, Сьюзен высунулась в открытое окошко:
– Ты ведь придержал дверцу просто на-зло ей.
– Ну да, крошка, но именно ее я провожаю домой.
Сьюзен включила передачу и вырулила со стоянки. Я сел рядом с Рейчел и завел свою машину.
– Ради всего святого, какого года эта машина? – спросила Рейчел.
– Шестьдесят восьмого, – сказал я, – Мне следовало бы купить новую, но машин с откидывающимся верхом больше не производят. – "Может, купить спортивную? – подумал я про себя. – Или я сам похож на старый "шевроле"?"
– Сьюзен очень привлекательна, – сказала Рейчел.
– Это верно, – отозвался я.
– То, что вы ей нравитесь, заставляет меня лучше думать о вас.
– Это мне часто помогает.
– Ваша привязанность друг к другу о многом говорит.
Я кивнул.
– Это не мой тип любви, но я воспринимаю это по-своему. Вам повезло, что у вас такие живые отношения.
– Это тоже верно, – согласился я.
– Я вам не нравлюсь. Я пожал плечами.
– Не нравлюсь, – повторила она.
– Это не имеет значения, – сказал я.
– Вам не нравлюсь я и не нравится то, за что я выступаю.
– А за что вы выступаете? – спросил я.
– За право каждой женщины быть собой, определять свою жизнь в соответствии с собственным влечением и не подчинять свои желания прихотям мужчин.
– Ого! – сказал я.
– А вы поняли, что я ношу имя своего отца?
– Я этого не знал.
– У меня не было выбора. Оно было мне предназначено.
– Подумать только, со мной та же штука, – изумился я.
Она посмотрела на меня.
– Мне было предназначено это имя, – пояснил я. – Спенсер. У меня не было выбора. Я не могу сказать, что предпочел бы называться, к примеру, Спейд. Сэмюэль Спейд. Это было бы жуткое имя, но не в том суть. В общем, пришлось зваться как английскому поэту. Вы знаете, что написал Спенсер?
– "Королеву фей"?
– Ну да. Так чем вы недовольны?
Мы выехали из Марблхэда и теперь направлялись на шоссе 1-А через Свэмпскотт.
– Это разные вещи, – сказала она.
– Почему?
– Потому что я женщина, а получила мужское имя.
– Вас все равно не спросили бы, когда давали имя. Матери, отца... А если бы вы взяли материнское имя, разве оно не могло оказаться именем вашего дедушки?
Передо мной ехал голубой "бьюик-электра". Он вдруг начал тормозить, когда мы проезжали мимо театра для автомобилистов[7] на Линнвэе. Сзади на левую полосу вывернул какой-то «додж» и пристроился рядом со мной.
– Лягте на пол, – приказал я.
– Что... – начала она, но я положил правую руку ей на шею и толкнул вниз, на пол. Левой рукой я сильно крутанул руль и стукнул "бьюик". Мои правые колеса выехали на обочину. "Бьюик" дернулся вправо, чтобы потеснить меня, я газанул, прошелся бампером вдоль его правого бока да вывернул с обочины впереди него, оставив за собой сильный запах паленой резины. Я промчался через мост генерала Эдвардса, вдавив акселератор в пол и положив локоть на гудок, преследуемый "бьюиком" и "доджем". Локоть я положил на гудок потому, что в руке держал пистолет.
На Линнвэе было слишком светло и многолюдно, да и время было раннее. "Бьюик" свернул в Пойнт-оф-Пайнс, и "додж" последовал за ним. Я перестроился в левый ряд, чтобы избежать столкновения с одной из машин, потом снова в правый, уходя от другой, и стал сбавлять скорость.
Рейчел Уоллес скрючилась на полу у пассажирского сиденья, почти как в утробе матери. Я бросил пистолет на сиденье рядом с собой.
– Одно из преимуществ езды на "шевроле" шестьдесят восьмого года выпуска, – сказал я, – состоит в том, что можно не бояться случайных вмятин.
